Пресс-служба ОНУ

Борис Блюхер защитил докторскую в Москве, в совете, возглавляемом «отцом» советской кибернетики, легендарным Акселем Бергом. В США участвовал в строительстве суперколлайдера в Техасе (задолго до женевского ЦЕРН). Выводил в большую мировую науку проекты ученых постсоветских стран. Но началось все в его жизни — в Одессе. Здесь Борис Григорьевич родился. Здесь получил диплом в политехе. Здесь мы беседуем с ним во Всемирном клубе одесситов.

— Борис Григорьевич, у вас громкая и славная фамилия. Как принято в Одессе, немедленно хочется спросить — Блюхер вам не родственник?

— О предках до дедушки не знаю ничего. Когда-то они приехали в страну из Германии. Шесть лет назад я читал лекции в немецком университете Гумбольдта. И там одна журналистка заметила: «Доктор Блюхер, ваша фамилия абсолютно совпадает с фамилией фельдмаршала Блюхера, который победил Наполеона при Ватерлоо. Фельдмаршал Блюхер был командующим объединенных сил Англии, Пруссии и России. У нас стоит памятник недалеко от Бранденбургских ворот этому Блюхеру. А вы не имеете к нему отношения?» Я говорю — никакого, также, как и к советскому маршалу Блюхеру.

— В Одессе вы получили диплом политеха. Как с одесским дипломом вы смогли стать активным участником научных процессов в США?

— Да, в Одессе я закончил политехнический институт и благодарен до конца жизни за образование. Но закончил аспирантуру и докторантуру не здесь. Начал свою деятельность в Москве, под руководством Акселя Ивановича Берга — это отец радиолокации в Советском Союзе. Он сидел в сталинском ГУЛАГе. Аксель Иванович очень любил Одессу. Он был светлейший, умнейший и чистейший человек. Много мне помог. Я работал над такими вопросами, как надежность и безопасность больших систем, ключевое слово здесь — надежность. Этим тогда занимался институт по кибернетике.

— В не самые светлые для отечественной науки времена было выражение «генетика — продажная девка империализма». Кибернетика избежала этой участи?

— Аксель Иванович рассказывал на одном из совещаний, как родился институт кибернетики. Во время войны немцы стали топить на севере подводные лодки. Сталину это надоело, и он велел решить вопрос:

— Кто вообще этим занимается?!

— Это область радиолокации, обнаружительных приборов. Занимается этим Аксель Берг.

— Пригласить на совещание!

— А он сидит. Там-то.

— Отпустить! Дать институт!

И вот с этого началась не просто радиолокация, а целое кибернетическое направление.

— В США вы продолжили работу в этом направлении?

— Переехав в США, я стал работать в NASA. Это организация, которая занимается космическими проектами, исследованиями. Меня направили на работу в 1991–1993, на строительство супер-коллайдера в Соединенных Штатах. То, что сейчас построили европейцы, не идет ни в какое сравнение по масштабам. Диаметр европейских ускорителей атомных частиц — около 4–5 км. Коллайдер в Техасе, на котором я работал, который мы строили — 56 км в диаметре! Это целый город в городе. Это колоссальнейший проект. У нас работало одиннадцать нобелевских лауреатов по физике.

— 11 нобелевских лауреатов! Даже представить трудно мощность этого интеллектуального потенциала!

— Там были собраны не только американские физики , инженеры, программисты, но, я бы сказал, умы мирового уровня. Это исследование стоило более 50 млрд долларов. Миллиардов! В те годы это было все равно, что сейчас 200–300 млрд. Это больше, чем бюджеты некоторых стран, вместе взятых. Это очень большой проект. Было потрачено уже около 20 миллиардов к тому времени. Проект был инициирован американскими физиками и теми, кто занимается атомной энергией. Патронировал проект президент США Буш — старший. Он был в Америке favorite son (любимый сын). Сам техасец, он пролоббировал проект для Техаса.

Пока был Буш, проект оставался. А демократическая партия (демократы) давно хотела его закрыть из-за большого бюджета и пустить эти деньги на социальные нужды. Каждый год проходило голосование в Конгрессе США и в Сенате. О результатах этого голосования можно было узнать, встретив на паркинге ученых из Новосибирска, из Протвино. Если лицо розовощекое, улыбка, — значит, утвердили, продолжаем. Если лицо зеленое — проголосовали против. Вот этих зеленых лиц я насмотрелся много, они ведь не были гражданами Соединенных Штатов, работали по контракту. Когда Буш проиграл выборы Клинтону, пришла новая администрация, с новыми приоритетами.

В результате проект закрыли. Тermination. Я перешел работать в университет. Но, работая на коллайдере, мы изучили все, что было сделано ранее. Всегда, если хотите строить что-то уникальное, новое, вы должны изучить сделанное до вас. Небольшие коллайдеры, в сравнении с тем, что мы строили в США, были в Штутгарте, в Йокогаме, в Англии, в Шанхае, в России.

— Борис Григорьевич, какие предметы вы преподаете в вузах?

— Я веду семинары для PHd-студентов — т.е. аспирантов. Если ты являешься научным руководителем одного аспиранта — это эквивалент прочитанного курса.

Предмет связан с вопросами безопасности. Называется Security и Safety, то, над чем когда-то смеялись в Советском Союзе, когда мы работали на заводах. Называлось «охрана труда». В Америке это одна из главных тем, включая вопросы судов.

Безопасность специалиста в командной работе большого проекта — это уже не только его личное дело. Мы занимаемся и охраной окружающей среды, так называемыми токсичными материалами, работаем с радиоактивными материалами.

То есть, не только безопасность для лиц и компании, но и безопасность на рабочем месте. В этих вопросах я сотрудничал с одесским профессором Альфредом Цикало и другими учеными.

— Что бы вы назвали сегодня трендом в научном поле, которым занимаетесь? Трендом, который будет полезен миру?

— Вопросам безопасности и охраны труда, будем говорить старыми терминами, в США уделяется очень большое внимание. Существует правительственная организация, которая занимается стандартами, технологиями в этой области.

Развитие мощнейшей тенденции в этой области я чувствую даже по своим студентам и слушателям. Раньше это были в основном технари — те, кто занимается вопросами обеспечения безопасности на рабочем месте. Сейчас во многих странах (а я читаю в Индии, в Китае, в Австралии), среди слушателей и студентов, которые платят деньги за этот курс — много адвокатов. Выступая в судах и готовя дела по травмам, по отравлениям токсическими материалами, по заболеваниям, связанным с радиоактивными материалами, они должны быть в теме.

— На ваш взгляд, сегодня у Одессы есть научный потенциал?

— Безусловно. В 1994–95 году, когда я только начал работать в НАТО, меня назначили собирать значимые проекты, нужные для науки, мировой индустрии, из новых стран бывшего соцлагеря. Я занимался этими проектами как научный чиновник, работая с экспертами в разных областях. Тогда из Украины, из моего родного города, ни одного проекта не было.

Я сказал своим коллегам и начальству, что в Украине, в Одессе, где я вырос, есть очень сильные научные школы. Выделите средства, пусть не много, 200–300 тысяч евро. Я хочу приехать в свой город, рассказать об этих программах в разных университетах. Тогда было сложное время, наука никому не была нужна, и уровень проектов был достаточно низким. Похвастаться особо за тот период нечем, но сложилось несколько проектов по Харьковскому институту низких температур, Киевскому авиационному, еще каким-то. А в родном городе, несмотря на мое лоббирование, тогда представляли проекты недостаточно высокого концептуального уровня. Цена новых приборов на Западе, особенно в Америке, не особенно интересует. Сделать дешевле какой-то прибор — не значит, лучше. Интересен новый шаг, прорыв.

— Сохраняет ли ваша семья связь с городом вашей юности?

— В связи с преподавательской работой, 85% моей жизни в Соединенных Штатах в проходило за пределами США. Моей дочке Нэнси — 30, и я уже чувствую, что на протяжении многих лет недостаточно уделял ей внимания. Единственный раз в Одессе она побывала в три годика. И русским языком не владеет. А вот мой сын Леон до сих пор в курсе одесской жизни. Он — вице-президент в компьютерной фирме в Сан-Франциско. Здесь есть несколько программистов, работающих на него, получающих американскую зарплату, и он очень доволен ими. Он любит и одесский юмор, и одесских писателей, и кавеэнщиков.

— Когда вы бываете в Одессе, какие места для вас значимы? Обязательны к посещению?

— Сейчас я приехал вне своего дипломатического статуса, с частным визитом. Нужно кладбище посещать периодически, могилы смотреть. Подновить, подкрасить — их, к сожалению, достаточно много, притом на разных кладбищах.

Несмотря на это печальное обстоятельство, я всегда с удовольствием приезжаю. В городе достаточно интересных людей, которые не уехали. И многих из них я встретил здесь, в клубе одесситов, куда попал впервые. Я много лет дружу с выдающимся одесским ученым и писателем Александром Дорошенко, он меня в клуб и привел. У него вышел четырехтомник, который называется «Моя Одесса». Очень глубокие исследования в области архитектуры; и прекрасный двухтомник «Сентиментальное путешествие».

Раньше во время своих визитов я посещал синагоги. Синагоги дали список нуждающихся. У нас более 40 семей, которым мы, я и группа моих друзей-американцев, помогаем.

— Борис Григорьевич, что вы отметили в этот визит в Одессу? Что порадовало? Что, может быть, заставило отвернуться?

— Радует наш особенный город. Сохранять Оперный театр, Потемкинскую лестницу, архитектурные здания — это долг одесситов и Украины как государства. А вот торговые центры, бетон/стекло… Я бы, конечно, не хотел себя чувствовать в своем родном городе, как в Манхэттене, ходить между зданиями-небоскребами. Небоскребы — это хорошо для городов, не имеющих такой истории, как Одесса. Порадовал глаз Стамбульский парк. Раньше это были заросли какие-то, даже смотреть было противно. Радует ухоженность некоторых исторических мест. На Молдаванке многие районы можно сделать получше.

Возможно, со временем? Главное — мне бы хотелось, чтобы мир настал во всех отношениях. Чтобы Украина в полной мере стала Европой с ее атрибутами: демократией, парламентаризмом; коррупцией, близкой к нулю. Мечтаю, чтобы мой родной город и страна Украина когда-нибудь к этому пришли. Ведь потенциально — народ, ресурсы, сельское хозяйство — это богатейшая страна.

— По традиции газеты, в завершение интервью — ваша любимая цитата из Жванецкого (президента Всемирного клуба одесситов)?

— Одно неловкое движение, и ты отец!

Беседовала Алла Гудзенко